Проигравший получает все - Страница 44

К оглавлению

Пацан засунул руку в отверстие, выдернул из машины антирадар и пустился бежать.

– Сволочь! – в голос заорал Расплетин и выскочил из кабинета.

Велихов, подойдя к окну, видел, как тот выскочил на крыльцо и помчался за стремительно убегавшим мальчишкой.

Все вещи Расплетина остались в кабинете.

* * *

Запыхавшийся, раскрасневшийся и донельзя раздосадованный инженер-строитель вернулся спустя пятнадцать минут.

– Ну, догнал? – с участием спросил Велихов. Расплетин развел руками.

– Утек, гад, через стройку убежал!

– Вот мерзавец! – искренне возмутился Велихов.

Затем они вместе с дизайнером повозмущались разгулом преступности вообще, подростковой в частности, а также распоясавшейся, во всех смыслах этого слова, молодежью. Чрезвычайное происшествие, как это обычно бывает, казалось, сблизило их. Андрей, как мог, успокаивал Расплетина. Заставил выпить еще чашечку кофе, а затем вручил сотню долларов наличными в качестве аванса. Долго жал руку и ласково трепал по плечу. Вряд ли они больше когда-нибудь увидятся.

Вскоре, на полчаса раньше назначенного срока, в приемную Велихова прибыл алчущий работы инженер Федорчук.

– Скажи, что меня срочно вызвали к клиенту, – сказал Велихов секретарше, когда та явилась доложить о посетителе. – Извиняйся перед ним, но меня сегодня больше не будет. А завтра я уезжаю в командировку. Проси его позвонить через две недели. А сама больше никогда с ним не соединяй. Все поняла?

– Конечно, Андрей Евгеньевич, – тонко улыбнулась секретарша.

– Ну и умничка.

Зачем Андрею, в самом деле, теперь был нужен этот Федорчук. У него, может, даже загранпаспорта нет.

Запасной план не пригодился. Основной сработал блестяще.

Во внутреннем кармане у Андрея лежал загранпаспорт на имя Станислава Расплетина, столь опрометчиво оставленный им, вместе с другими документами, в кабинете Велихова на время погони за мальцом.

Андрей открыл его, внимательно осмотрел фотографию Расплетина и еще раз порадовался ее сходству с его, велиховским, фото. Небольшие погрешности закроют велиховские усы и борода.

А так – просто одно лицо.

«Надо встретиться вечером с пацаном и отдать ему обещанные две сотни, – подумал Велихов. – А антирадар пусть оставит себе».

…Наутро Велихов вылетел в Амстердам. В его багаже, за подкладкой чемодана, имелось два паспорта на имя граждан России: Станислава Расплетина и Михаила Королькова.

Глава 6

Наши дни. Москва, 12 августа, 14.40

ТАНЯ

Таня проспала до обеда.

Ни разу в жизни она еще не спала так глубоко.

И ни разу в жизни не просыпалась в таком ужасе.

Сердце бешено колотилось. Ей казалось, что произошло что-то трагическое, отвратительное, непоправимое.

Рывком Таня села на кровати.

В квартире было тихо. Мамочка, Юлия Николаевна, трепетно оберегала Танечкин сон. Она отключила телефон и даже отсоединила дверной звонок – не ровен час, начнет ломиться заполошная соседка. Сама в комнату, где спала Таня, даже не заглядывала.

Возилась на кухне. Поставила тесто. Потом сбегала на рынок за фруктами.

Когда тесто взошло, принялась лепить Танюшкины любимые пирожки с абрикосами.

Лишь одного заботливая мама не предусмотрела: в комнате, где отдыхала дочка, осталась газета, которая обвиняла Татьяну в убийстве. Так что когда она – в ужасе, с колотящимся сердцем – проснулась, первое, что она увидела, была та самая, сложенная вчетверо, газетка.

Таня потянулась к ней – в надежде, что, быть может, ужасная публикация ей приснилась. Равно как эта кошмарная тюрьма, где она провела почти сутки.

Заметка была на месте.

Таня еще раз пробежала ее глазами – так человек по какому-то мазохистскому свойству натуры бередит иной раз свою рану. Все слова, разумеется, оказались на тех же самых местах: « Она обвиняется в жестоком убийстве… В припадке ревности Садовникова взяла нож и нанесла Ольге К. несколько жестоких у даров…Садовникова не перенесла измены и убила ни в чем не повинную девушку…»

Оглушенная тяжелым дневным сном и ужасным несчастьем, свалившимся на нее, Таня выползла на кухню. Глаза у нее были на мокром месте.

– Просну-улись, – ласково протянула мама, поворачиваясь к ней от противня с уже готовыми румяными пирожками.

– Ах, мамми, – вздохнула Таня, потом подошла к Юлии Николаевне, уткнулась в ее плечо и зарыдала.

Мамми обняла ее и только ласково приговаривала: «Ну-ну… Ну-ну, маленькая…» В голосе ее тоже звучали слезы. Потом, когда Таня немного успокоилась, Юлия Николаевна чуть отстранила ее:

– Все будет хорошо, – сказала она абсолютно убежденным голосом. – Ты же не виновата? Не виновата. Значит, разберутся. Если следовательша – такая дурочка, значит, Валерий Петрович разберется. Этот детектив – как его там? Паша Синичкин? – разберется. Валера сказал, что лучше детектива нам не найти.

Значит, они найдут убийц. И еще перед тобой извинятся. И МУР, и газета. И по шапке еще получат. Поувольняем их всех. Это я тебе обещаю.

Таня засмеялась сквозь слезы. Она хорошо знала способности, которыми обладала мамми в смысле борьбы за справедливость.

– Ну, вот и хорошо, – проговорила мама, заметив, что Таня успокаивается. – Не думай ты ни о чем. Все образуется.

– Зачем я вообще сюда приехала! – в сердцах проговорила Таня. – Долбаная страна! Гребаная Москва! Ну, что я здесь забыла!

– Как что? – деланно изумилась Юлия Николаевна. – А мои пирожки?

* * *

Выпив чашку крепчайшего чая – одной заварки, безо всякого сахара и пирожков, – Таня почувствовала прилив бодрости. «Ровным счетом ничего не потеряно! – подумала она. – Я, в конце концов, на свободе. А значит – могу действовать. Значит – снова моя судьба в моих же руках. Снова жизнь посылает мне испытание. И я снова должна их всех обыграть…»